Кайкен - Страница 93

— Посидишь сегодня с ребятами?

— Естественно. Это моя работа.

— Что собираетесь делать?

— Пойдем в «Аквабульвар». Или на Тронную ярмарку. Еще не решил.

Больше обсуждать пока было нечего — ни о прошедшей ночи, ни о грядущем дне. Наступило воскресенье, а значит, расследование затормозится на сутки. Впрочем, официально они не имели к делу никакого отношения.

На садовой мебели переливались капли росы. Оливье вытер стул и сел. Его смущал окружающий покой: ни шума машин на улице, ни бензиновой вони. Над головой щебетали птицы. Но стоило ему поднять глаза над забором, и он уперся взглядом в расчертившие небо угловатые башни. Домик судьи находился всего в паре сотен метров от Франк-Муазена, превращенного Акушером в свои охотничьи угодья.

Послышался звук шагов: Кальвини вернулся с зажатой под мышкой папкой. В руках он нес кофейник, сахарницу и кружки. Тощий как скелет, в нелепом одеянии, он, несмотря ни на что, выглядел внушительно.

Усевшись за стол спиной к дому, он аккуратно положил перед собой принесенные бумаги. Несколько мгновений изучающее смотрел на обожженное лицо майора: в его взгляде читалось и изумление, и восхищение.

— Давно вы здесь живете? — Пассан попытался разрядить обстановку.

— А вы думали, я живу в буржуазном квартале в Семнадцатом округе? — Судья улыбнулся своей знаменитой кривоватой улыбкой.

— Ну, в общем, да.

— Я работаю судьей в этом департаменте и жить должен здесь же. Знаете, как архитекторы, которые проектируют типовые курятники и сами в них селятся. Сахару?

— Спасибо, не надо.

— А вы где живете?

Кальвини наливал Пассану в кружку кофе. Терпкий запах, смешанный с ароматом влажной земли, защекотал ноздри.

— Я и сам толком не знаю, — ответил после краткого молчания сыщик. — У меня дом в Сюрене, но сейчас… все слишком осложнилось.

Хозяин не стал настаивать, просто подтолкнул к гостю пластиковую папку.

— Исповедь Гийара. Получили вчера утром. Должен сказать, что она… произвела на меня впечатление. Разумеется, это только копия.

Оливье разглядел под прозрачной обложкой листы, исписанные шариковой ручкой. Почерк, скорее, детский — мелкие круглые буквы. Так пишет человек, которому не пришлось особенно много учиться.

— Если в двух словах, что там?

— Если в двух словах, то вы оказались правы. На все сто процентов. Акушером был Гийар. Он родился на свет гермафродитом. В тринадцать лет перенес операцию — из него сделали мальчика. Потом принимал тестостерон. Природная злоба плюс повышенные дозы гормональных препаратов, и вот вам результат. Это он устраивал поджоги в родильных домах и…

— Я же вел следствие по Гийару. — Пассан жестом прервал его. — Так что знаю эту историю наизусть. Но что заставляет вас думать, что Акушером был именно он?

— Есть некоторые детали убийств, о которых не мог знать никто, кроме вас, меня и преступника.

Оливье просмотрел листки. Удовлетворения он не испытывал. Ему казалось, он держит в руках нечто вроде мирного договора. Вернее, пакта о перемирии — кратковременном и ненадежном. Перемирии, которое с неизбежностью будет нарушено, едва на горизонте появится новый психопат. И тогда начнется новая серия немотивированных убийств.

— Последние страницы — это просто бред, — продолжал Кальвини. — Чистая галиматья. Какие-то оракулы, ссылки на античность. Там и про вас говорится…

— Он видел во мне самого страшного врага.

— Не только. Есть и кое-что еще, и вряд ли вам это понравится. По всей видимости, женской половиной своего естества он был… в вас влюблен.

Пассан предчувствовал нечто в этом роде и даже не удивился. Имея дело со злом, волей-неволей научишься с ним обращаться. В каком-то смысле это даже делало его сильнее.

— Он что-нибудь говорит о Леви?

— Признается, что убил его, но подробностей не сообщает. Насколько можно понять, он отнесся к вмешательству Леви как к досадному недоразумению. Вам что-нибудь об этом известно?

Пассан рассказал историю с перчатками. Кальвини неторопливо отпил глоток кофе.

— Я обязательно все это проверю. Если вы правы, похоронить майора Леви с почестями нам вряд ли удастся.

Пассан продолжал листать досье, пытаясь сдержать дрожь. Лицо опять начало гореть от боли. Обозлившись на себя за то, что заснул, он забыл утром принять обезболивающее. От двухдневной щетины зудела кожа, но он не мог позволить себе почесаться.

— В самом конце, — заговорил Кальвини, — Гийар пишет о том, что решил покончить с собой. Это снимает с вас всякие подозрения.

— А что, меня кто-то подозревал?

— Все.

— Другие версии были?

— А как же. Например, что это вы толкнули его в костер.

— Вместе с собой?

— Ну, знаете, в пылу схватки… Однако Гийар признает, что в его намерения входило втянуть вас в пламя. Впрочем, он везде рассуждает о вас в прошедшем времени, как будто вы уже умерли. Он был уверен, что вы прыгнете в огонь вслед за ним.

— Кому еще он отправлял этот документ?

— Пока складывается впечатление, что пресса не в курсе. И слава богу. Так что у нас есть возможность представить всю картину в приемлемом виде.

Гийар не стремился к дешевой популярности. Он глубоко презирал окружающий мир, и для него значение имел всего один человек — Пассан. Если бы он знал, что детектив выживет после пожара, отправил бы свое послание не кому-либо еще, а ему.

— Значит, я реабилитирован?

— Целиком и полностью. И с сегодняшнего дня возвращаетесь к работе.