Кайкен - Страница 32

К оглавлению

Он покачал головой, выражая недовольство, но в глубине души был рад ее непреклонности. Они с ней отлиты из одной стали.

— Тогда уступи мне очередь.

— Что?

— Поменяемся завтра же. Я останусь здесь на неделю.

Наоко прикусила губу. Безупречные мелкие белые зубы блеснули между округлых губ.

— А детям что скажем?

— Что-нибудь придумаем. Главное, я буду здесь и смогу что-то предпринять, если понадобится.

Она не ответила. Ее молчание означало согласие.

Наконец она вздернула подбородок и объявила:

— А вот и Сандрина.

27

Она осторожно вела машину по пустынному кольцевому бульвару. Ребята расположились на заднем сиденье: Хироки уже снова заснул, Синдзи молча вглядывался в темноту. Отблески света скользили по его лицу, будто молчаливые призраки. Сандрина наблюдала за мальчиками в зеркало заднего вида, не отрывая взгляда от асфальтовой ленты, что разворачивалась под колесами машины.

Два бледных личика, две черные шелковистые макушки… В этих детях возродилась таинственная красота Наоко. Чистота, неведомая на этой стороне Земли. Какой ген тому причиной? Откуда? Из каких глубин наследственности? Ее мысли то вспыхивали, то меркли вместе со светом фонарей в туннелях. Подобно Синдзи, она была зачарована этой ночью, размеченной пунктиром огней, и собственные размышления представлялись ей и расплывчатыми, и одновременно необычайно точными.

Но думала она не о цепенящем ужасе Наоко и Олива. И не о неуклюжих полицейских, снующих по дому. А о том, что и на этот раз по первому же звонку она кинулась одеваться, села в свою «твинго» и проехала через весь Париж, с востока на запад, добираясь до Сюрена. Меньше чем через полчаса она была уже там, готовая действовать, предложить свою помощь, забрать детей, подставить плечо тому, кто пожелает на нем выплакаться…

А ее в суматохе никто и не заметил. Битых десять минут она проторчала на лужайке перед супругами, которые играли свой любимый спектакль.

Освежеванный зародыш в холодильнике. Чужак, проникший в дом. Практически неприкрытая угроза смерти. Есть причины впасть в панику, ничего не скажешь. Но ее хотя бы спросили, как она себя чувствует? Ее метастазы расползаются так же быстро? По-прежнему падают тромбоциты?

Никто не задавал ей вопросов. Потому что никто не был в курсе.

В начале болезни Сандрина убедила себя, что это ее решение — держать все в тайне. Но потом поняла, что другие не оставили ей выбора. Своим эгоизмом, своим безразличием они принудили ее к этому. Если бы они обо всем знали и не позвонили, их молчание ее бы добило…

Первую опухоль под левой грудью обнаружили в феврале во время обычного медосмотра на работе. Тогда Сандрина до конца не осознала случившееся. Последующие обследования выявили метастазы в печени и матке. Она по-прежнему не понимала, что происходит. Больной себя она не чувствовала. Когда ей ставили первую капельницу, до нее наконец дошло, что происходит. Слово «химиотерапия» — сигнал тревоги, понятный каждому. И все же единственным проявлением рака оставалось лечение. Выходит, она вылечится, даже не ощутив симптомов болезни.

Все изменилось, когда проявились побочные эффекты. Ее предупредили, что она будет испытывать усталость. Но это было совсем не то слово. Под воздействием препарата она буквально растворилась. Словно в кошмарном сне, растаяла до такой степени, что просто распалась, растеклась в лужицу апатии.

Начались приступы рвоты. Вот уже четыре месяца она при малейшем признаке тошноты глотала примперан и вогален. По словам врачей, эта боязнь провоцировала новые приступы, и так без конца. Если добавить к этому минуты, когда ее бросало в жар, можно было подумать, что она беременна.

Беременна смертью.

Затем возникли «проблемы с отправлениями», как стыдливо выражались врачи. Сандрина не знала, было ли это последствием болезни, химии или лекарств, которые она поглощала, чтобы бороться с побочными эффектами. На неделю она превращалась в Ниагарский водопад, а на следующей — в Сахару.

Мало того, она теперь так плохо переносила холод, что продукты из холодильника приходилось доставать в перчатках. Она утратила способность ощущать вкус — точнее, что бы она ни ела, ее мучил неизменный металлический привкус. Ей объяснили, в чем дело: лечение вызвало воспаление некоторых слизистых, в том числе рта, пищеварительного тракта, а также стенок влагалища. Будь в ее жизни секс, она тоже больше ничего бы не чувствовала. Жизнь приобрела зеленоватый оттенок плесени.

В другие минуты чувственный мир обрушивался на нее, накрывая с головой. Обоняние нарушалось, обретая небывалую остроту. Тогда она была способна учуять окурок в мусорном баке, духи сотрудницы в соседнем кабинете. Она по пять раз нажимала на спуск в уборной — настолько омерзителен ей был запах своей же мочи. Вонь собственного пота выводила из себя. Это состояние вызывало новые приступы рвоты, хуже прежних. Круги Дантова ада, вращавшиеся внутри ее тела…

Справа неожиданно возникла Порт-дю-Пре-Сен-Жерве. Очнувшись от мрачных мыслей, Сандрина крутанула руль. Еще несколько светофоров — и она у себя в квартале. Авеню Федерб и ее огни. Неказистое здание в жилом комплексе, шесть этажей унылой и скучной жизни, подобие муравейника, основанного на пособиях по безработице. Никаких сомнений: она у себя дома.

Парковка. Задняя дверца. Она осторожно разбудила мальчиков.

— Ну же, детки… Мы приехали.

Сандрина приподняла Хироки и прислонила к себе. Голова ребенка тяжело упала ей на плечо, ноги рефлекторно обхватили ее талию. Она заперла машину. Синдзи шел впереди нетвердым и в то же время механическим шагом — то ли разведчик, то ли лунатик.